Герман пришел, когда город уснул. Той ночью вместе с ним пришел холод. С темного неба спустился прямиком из космоса пузырь холодного воздуха и медузой накрыл все до горизонта. Затихли комары и собаки. Будьте уверены: ночь начала августа 2014 в Якутии – все равно, что ноябрь в Петербурге. Без сомнения ось Земли, что наклонилась когда-то на 23 градуса, предала этот август. Я бы спал, но впереди бессонная ночь путешествий. Якутия прекрасная страна, хоть ее сюрпризы иногда пробирают.

Такси ждало меня у ворот. В салоне я один, лишь Герман смотрел на меня исподлобья и ухмылялся. Попробуй, - читал я в его глазах. И пробовал. Мы ехали в речной порт. Там среди темноты и холода нас ждал кораблик. И десятки замерзших августовских людей. В Якутии почти нет дорог, как и сотни лет назад главные артерии для перемещения – реки.
В речном порту кораблики вбирали пассажиров. Людей много - все с поклажей, сумками, скарбом, в том числе и я. Они стремились туда, где вдоль русла реки их дом. Туда в тайгу, где берега живут в одном темпе со временем года, где зима усмиряет дыханьем, а лето комариным писком. Но я стремился совсем не домой.

Я ждал встречи с прошлым. И пусть оно далекое, маленькое и даже членистоногое, но все же - наше. И мост, который нас связал, открылся этой ночью, едва кораблик причалил к порту. Этот мост через миллионы лет открывает возможность увидеть, прикоснуться и понять то, что исчезло за расстоянием прошлого. Когда в глубинах души, мы вдруг слышим зов, стоит ли его игнорировать? Или попытаться разобрать то эхо, что бьется где-то в закоулках души.
Компанией мне был Герман, он сел на кораблик незамеченным, контролер его не увидел. Кораблик загудел, затарахтел и отчалил. Впереди – 25 часов пути. По берегам портовые краны, ржавые цапли клевали груз. Животные другой вселенной. Мимо них плыли корабли и года, а они продолжали кивать им бесконечно, не делая различий. Безразличие – вот, что славит великанов.

Кораблик поплыл. Но Герман, Герман… Он шептал всю ночь напролет: «Тройка. Семерка… Дама». «Тройка. Семерка… Дама». И злобно хихикал, но не исчезал. Герман знал, где прячется «он». И таил от меня. Трилобиты почти вечные, трилобиты почти бессмертные. Нам ли понять, что значит прожить на Земле около 300 миллионов лет. Они озарили Кембрийский период. Моря и океаны. Вся фантазия человека – ничто перед деяниями природы. У нее было вдоволь время пофантазировать над формами живых. Но не те трилобиты, кто славен шипами и глазами мне были нужны. Нет! Мне нужен был он. Самый первый из них. Первый трилобит. Тот, кто стал всем отцом. Profallotaspis jakutensis. За ним я и поехал. Поехал ли?

Утро словно в оцепенении после морозной ночи, нехотя вспоминает, что на дворе лето и прогоняет стужу. Небо неопределенного цвета. Но трудно считать серое цветом. Едва кажется, что проглядывается голубое пятнышко – надежда на тепло и солнце, как через миг наваждение проходит, и куда не взглянешь – всюду серое небытие. Даже вода отяжелела, наполнилась свинцом. Утро погружалось в нее и наполнялось тяжестью. Некогда веселая, река играла дневной синевой, переливалась искрами солнца, но сейчас в этот утренний час, онемела, и рябь волн едва отвечала тоской.

Кораблик бороздил этот серый поток, разбивал его на бесцветные брызги. А я хотел подтолкнуть этот кораблик вперед. Прибавить ему скорости. Его медленный, размеренный ход держал в напряжении. Кораблик должен был вот-вот разогнаться и понестись по волнам. Быстрее! Быстрее! Но хода… не прибавлялось. И это монотонное, медленное движение вперед вносило некую неурядицу в привычную суть вещей, где всегда скорость постепенно росла, и это ощущение приближало тебя к цели. Но нет, не сейчас и не так. Привыкай, дышал ветер, этот путь по реке бесконечен.

Утро медленно уползало. Оно не уходило, а именно уползало. Холодное и влажное, обменявшее темноту ночи на пепел невидимого рассвета. Его скольжение можно проследить по неподвижным серым кляксам на небе – не то облакам, не то тучам, не то клубам дыма. Стрелки на часах покорно меняли свое местоположение, но утро растягивалось, как липкий едкий гудрон в раскаленном котле.

В салоне пусто. В пути всего лишь с десяток человек. Эти прекрасные якутские люди совсем не видели, что происходило за окном. А там проплывали времена. Мы приближались к Кембрию. Оглянись вокруг и вернусь в прошлое, - витало в воздухе.

Я раскрыл книгу. Пушкин удивлял меня «Пиковой дамой», смешил Дубровским, а в это время кораблик гудел и нес куда-то вдаль. Вокруг – широченная река, кембрий и Ленские столбы, и везде прекрасный мир – Якутия. Куда он вез меня? Не знаю. Я там не был никогда. Но стремился узнать, что ждет впереди за пеленой дыма. Леса горели где-то за горизонтом. Так словно пожары жгли тайгу, чтобы до последнего укрыть тайну от меня. Но может наоборот? Пытались подготовить сюрприз. Дым окутал землю, все превратилось в призрак. Дым и Германом были заодно.

Я вспоминаю июль, и удивительное дело – в Южной Якутии дожди, и реки выходят из берегов, а в центральной засуха и горят леса. Ленские столбы - желтые, яркие, необычные, вдруг потускнели, и стена золотых остовов погружалась в эту дымку. Она, как скряга прятала их невероятную красоту. Но могла ли она скрыть эту невероятную красоту? Только слепой не смог бы ответить на этот вопрос.

День тек мимо. Река обмелела. Я впервые видел ее такой. Песчаные косы разрослись по берегам и деревни, казалось, стоят на песчаных дюнах. Я проплывал мимо той скалы, у подножья которой чуть не утонул прошлым летом. Если б она была живая, мы были бы старыми друзьями – такое воспоминание связывает нас. Один ее вид усыплял Германа. И если б я был Пушкиным, то так же, как он сказал о Кавказских горах, я мог бы сказать об этой скале. Она совсем не изменились.

Герман ненадолго затих, но встрепенулся, когда я отправился к капитану узнать начет остановки и дальнейшей отправки обратно. Кораблик ходит по Лене лишь один раз в неделю. Сначала вверх по течению и потом сразу вниз. И если на него не попасть – ждать еще семь дней. Греча и тушенка не позволяла такой роскошной жизни. Капитан был синий, как небо.
«Причалим к правому берегу у скалы, как тебе надо» - сказал он.
В четыре утра в полной темноте корабль остановился посреди реки на острове. Слева скалы, справа деревня, и вода вокруг. Посередине Лены песчаный остров, на который мы и причалили. Он появляется, когда лето бывает крайне засушливым. Лето, как это.

У трапа ждали два селянина. «Друг... пойми…», - сказал я, и уже через пять минут, он мчал меня к скале, которая меня интересовала. Вот-вот наступит закат. Но не сейчас. Где я? Где-то далеко. Далеко даже от Якутска. Я попросил якута на моторке вернуться за мной через неделю, чтобы забрать меня и отвезти на кораблик. Пообещал бутылку водки. На этом и сошлись.

Моторка отчалила от берега. Я выбрал плоское место и разбил палатку. Вместе с палаткой разбил о камни и бутылку водки, которую обещал якуту. Совсем забыл от недосыпа, что завернул ее в спальный мешок. Она звякнула о камни, запахло химией. Я уснул. Герман тоже.

В этот раз Герман не особо тревожил меня, но периодически будил. «Пиковая дама. Пиковая дама», произносил он вновь и вновь одни и те же слова. И где-то в глубине души я прекрасно понимал, о чем он говорит.
Самое замечательно на Лене – где не находись, будь уверен, проплывающий мимо корабль непременно разбудит тебя голосом капитана в матюгальник. Так случалось всегда. Каждое утро с проплывающих барж раздавался голос. Неразборчивый, но громкий. Баржи шли одна за другой. Груженые и пустые. И то расстояние, что я преодолел на кораблике за 25 часов, совсем не делало положение менее смешным на берегу речной автострады.

Яркая полоса разрезала склон горы свежей осыпью. Среди серых, покрытых лишайником камней, она выглядела, как надрез на теле горы. И эта манящая осыпь звала меня. Даже Герман немного приутих с утра. Я мог позволить забыть о нем, когда варил завтрак на костре, когда умывался в реке, но когда взошел на осыпь, он появился вновь. Герман бесчеловечен.

Я искал трилобита, но Герман мешал. Я поднимался по склону и Герман шел за мной, повторяя все те же слова. «Тройка. Семерка… Дама». Я старался не слышать его, трилобит где-то рядом. Это удивительный трилобит. Profallotaspis jakutensis – первый из них. Он жил в то время, когда минеральный скелет только-только появился. И он тоже впервые примерил панцирь. Да только не весь. Лишь его голову покрывала твердая защита. Все остальное тело оставалось не защищенным. Профаллотаспис – мягкотелый трилобит. Если взглянуть на его головной панцирь, то сразу бросается в глаза - щеки еще не отделялись во время линьки. Крошечные шипы торчали по бокам морщинистой глабели и пары мелких глаз. Не было найдено ни одного сегмента тела, ни одного пигидия. Профаллотаспис был юным и явно мягкотелым трилобитом. Точнее, полумягкотелым трилобитом.

Весь день, весь вечер я бродил по осыпи. С высоты я видел горизонт в дымке пожара. Я видел реку, рассеченную островом, видел высоту и необычайное небо, но я не видел трилобита. Я не видел его. «Пиковая дама», - шепнул Герман. Он смеялся надо мной, чтобы я больше не смотрел на эту осыпать. Я спустился с горы, когда уже наступала ночь.

Тогда и подул ветер. Ветер ли? Он сминал мою палатку вдвое, он изгибал каркас, он дул, дул, дул. И грянул гром. Я засекал в абсолютной темноте. Полторы минуты мог греметь раскат. И молнии. В палатке можно наслаждался чувством прикосновения природы. Вокруг тьма, гора, ливень, молния и гром. Но я слышу голос через пол миллиарда лет. Он где-то рядом. Он тревожит меня, не дает уснуть. Он перекрывает Германа, ночь, гром и молнию. Пусть даже тихий он, не в этом дело. Ночь это возможность познать себя. Возможность взглянуть куда-то глубоко, с улыбкой. Тайга, гора, река. Нужно ли что-то еще, чтобы узнать.

«Тройка. Семерка. Туз» - приходили во сне слова старухи обманувшей Германа. Только это сочетание совсем другое для меня. «Тройка» – Лена, «Семерка» – Лето, «Туз» – Трилобит. Страсть Германа поглотила меня. И ничего не оставалось, кроме как бредить. Я надеялся, что кимбирелла спасет меня от микробного мата. Сон не проходил.
Утром будил голос капитана проплывающего по реке. Я совсем забыл, цивилизация где-то рядом.

В этот день я пошел куда-то вдоль склона, туда где ручей выходит из тайги. Холодный, резкий, но такой приятный. Ручей привел меня к чему-то красному. Склон горы покраснел, обвалился и то тут, то там попадались замечательные камни. Конусы, круги. Огромные и мелкие. Кембрийский риф. Археоциатовый биогерм пестроцветной свиты. Археоциатник опередил по времени появления профаллотасписа, он разрастался чуть раньше. Задолго до кораллов эти кембрийские археоциаты, почти губки, фильтровали воду и нарастили холм на дне древнего океана. Теперь они стали алым склоном этой горы, ее геологическими часами. Весьма интересно встретить в кайнозойском лесу кембрийских обитателей. Как сюрприз.

На всякий случай от медведя я разжег костер. Махал молотком, разбивал нос и губы об отлетающие осколки камней. Круги, конусы, трубки, а Герман смеялся. Он всегда был со мной, но не помогал. Такой характер у Германа. В тайге Герман у городского человека главный попутчик.
Второй раз я видел все злобство якутского ветра. Со склона горы виднелся противоположный берег. Там поднимались тучи песка. Ветер пылил ими, играл, словно в пустыне. С этого дня костер было не просто разжечь. Я удивился, когда на это ушло полчаса. Герман смотрел.

В желтых известняках посередине горы должен прятаться первый трилобит. Он должен быть. Зеленое – признак лета. Желтое – признак жизни. Именно в желтых, как лучи солнца слоях этих скал таится первый трилобит. Когда-то он жил в морях, плодил потомков, а сейчас оделся в яркие цвета и навсегда остался камнем. Его оставалось только найти. С высоты я видел мир. Но Герман. За каждым камнем прячется Герман. Он целился в меня из незаряженного камня и ждал, что я разгадаю тайну Туза. А эта тайна не поддавалась. Приходила ночь.
Корабль должен был скоро приплыть. Неделя склонялась к концу. Ветер гнул палатку, но что он по сравнению с уходящими минутами? Пустяки.

Так проходили последние дни. Казалось бы, все есть. «Тройка» – есть, «семерка» – настало. Река искрит и волнует. Молоток ищет туз. Туз? Нет!.. Пиковая дама… и Герман вновь смеется. И вечером красная от дыма Луна шепчет голосом Германа: «Пиковая дама. Пиковая дама». И всякий раз, занося молоток, ждешь голос, что скажет «Туз» и груз Германа упадет с души. И каждый день вновь – Пиковая дама. У истории кропленые карты. Все меченные. Нужно обладать нешуточным везеньем, чтобы выхватить из ее сомкнутых, каменных страниц Туз. Можно представить, как желания погружаются в туман, тонут в нем, тонут. Но слышишь?.. Членистые ножки царапают его, разрывают паутину липких капель и снова доносится едва ясный шепот: тройка, семерка, туз… тройка, семерка, туз…
В этот день наши глаза встретились…

Камень раскололся посередине, как всегда. Желтый, красивый, но пустой. Одни лишь полоски ходов неведомой живности. Но что-то в форме полуовала? Надо знать, видеть, чтобы разглядеть в этом неясном очертание того самого, того первого, того, кто положил начало прекрасному классу трилобитов. Он смотрел на меня из камня. Окаменевшими маленькими глазами и морщил нос. Он уже умел морщить нос. Научился на полмиллиарда лет раньше меня. И теперь я смотрел на него. Едва его разглядел. Едва… если бы не тень, если бы не мои глаза… Герман бы жил вечно. Но вот Профаллостаспис якутенсис. И со склона горы, в тишине и одиночестве, совсем не зазорно взглянуть на мир вокруг себя и признать, - да, наши корни из этих камней, из этого времени, из этого места.

Теперь профаллотаспис появился. Он стал защитой от Германа.
Я ждал корабль, который скоро должен был приплыть на тот остров. На тот берег. Помнил ли капитан обо мне? Вряд ли.

Я встал в 4 утра. В четыре утра я разжег костер. Большой и яркий. Чтобы Прометей не сомневался - мы сохраним его дары. Этим костром мы разгоним сон разума, что рождает чудовищ. В четыре утра я разжег костер. Большой и яркий. Чтобы корабль не забыл про одинокого человека у склона горы и подплыл ко мне. Когда огонек загорелся на горизонте Герман замер…

И не зря. Кораблик плыл по великой реке прямиком ко мне. На мой огонь. Но вдруг… моторная лодка перерезала его путь и причалила возле меня.
- Ты что охренел, - закричал бородатый якут. – Вся деревня ждет корабль на том берегу, а он к тебе поплыл.
Я загрузил вещи на борт, селяне кто перешел островок, кто обогнул его на лодке, забрасывались на кораблик с воды, косо смотря на меня. Но я смотрел на рассвет. Солнце вставало.
Оно разрисовало волны хаотичными полосками от моторных лодок по глади утренней реки. Оно вставало, приветствуя меня, зажигая новый огонь. Еще минуту и корабль отплыл. И берег, где я провел семь незабываемых дней, остался позади.

Я смотрел, как белая полоса осыпи тает в утреннем тумане. И уплывал все дальше. И думал о том, как хорошо было там. Там где таял дым пожаров. Там где река сливалась с прошлым. Там, где на берегу навсегда остался Герман.

Возраст окаменелости: Палеозой, Кембрий Место находки: Россия, Якутия, р. Лена (район Ленских Столбов) Тип окаменелости: Беспозвоночные, Членистоногие, Губки, Трилобиты