Тот, кто поставил эту ловушку, уже давно умер. Когда-то среди дремучей тайги она поджидала жертву. Принцип этой ловушки прост – раздавить, изломать, уничтожить медведя. Но ее бревна и доски теперь уже иссохли, сгнили и превратились в труху. Печальное напоминание о безжалостном времени. И белоснежный череп лося, лежащий рядом, это знал. Сколько лет он сторожил эти трухлявые доски? В прошлом он был приманкой, теперь – одно целое с ними. Лет 50 уже прошло с тех пор, как эта ловушка была взведена, словно курок. Я пролетел на 3-х самолетах, проплыл по 3-м рекам и все для того, чтобы разбить палатку на этой медвежьей ловушке и зашвырнуть череп еще дальше в тайгу. Туда, где за вершинами деревьев виднелась гора «Нууччалаах» или «Русская» - цель нашей поездки сюда, в Южную Якутию.

Это место уникально. Вместе с берегами реки тут меняются часовые пояса, Якутия на одном и Хабаровский край на другом. Там стоит гора. Подножье ее помнят льды криогения, и словно ледяные осколки ее порода крошится и колет ладони, чуть выше – Эдиакарий, и глубоко в тайге на вершине в лесах– кембрий.
Что это за место!
Когда тучи комаров, колючий шиповник и непролазная тайга, одним словом - неудобство, сплетается воедино с необыкновенной картиной перед глазами, ты открываешь что-то новое для себя, и вдруг, осознаешь, что неудобства не так уж и серьезны.

В ушах еще жужжит мотор лодки, которая несла нас вверх почти два дня по рекам Алдану, Мае и Юдоме. Быстрая лодка виляла, извивалась, обходя плывущие коряги. Александр – так звали капитана, который поил горячим чаем в пути и кормил домашними бутербродами. С самого начала он поправил мое: «Когда поплывем?», ответив –«Любой капитан тебе скажет, что именно плывет. Мы пойдем». Еще он делился секретами, как быть с медведем, если вдруг он подвернется на пути… удачно, что советы эти мне не пригодились.

Воды некогда бирюзовой реки, потемнели от дождей в верховьях. Река коричневая, быстрая и прекрасная, поднималась. Это край комаров, медведей, росомах, оленей и одиноких людей. Через каждые 20-30 километров в лесу стояли срубы – место постоянного жилья. Жить в одном ритме с лесом, природой – это искусство и оно либо дарит себя, либо остается непонятым.

Знания дают голос окружающему миру. Предметы, вещи, если ты знаешь их природу – говорят с тобой. И даже, простое дерево, может рассказать тебе историю длинной в сотни миллионов лет. Знания – это дар мира разуму. Познать мир вокруг – естественная потребность его. Так я думал, когда перед глазами пролетали эти одинокие дома.

Среди всех красот, которые окружали нас, пока мы поднимались вверх по реке, мне почему-то запомнились собаки. Однажды от одинокого домика на утесе по высокому берегу за нами устремились три дворняги. Они бежали, стараясь успеть за лодкой, но потихоньку отставали. Домик в лесу, и вокруг лес – тайга. Кембрийские отложения в основании этих лесов и тропинка, по которой бежали они. Они не лаяли – нет. Они нас провожали.

На второй день пути мы прибыли на место.
Гора крутым склоном уходила прямо в коричневую воду. Для стоянки места нет. Вот тут мы и столкнулись с остатками медвежьей ловушки, когда вскарабкались на холм в поисках хоть немного пригодной поляны для стоянки. Палатки встали между берез, елей, шиповника, пеньков. Вписались, как влитые.

И надо признаться, с осознанием всей полноты сказанного – никогда до этого, я не стоял в более красивом месте. Если ты сидишь у костра – перед тобой целый мир. Острова, горы, река, леса, небо, закаты. Ты словно смотришь в окно вечности. А вокруг – лес.

Даже в глухой тайге кипит жизнь. Тропинки – дороги зверей, вытоптанная площадка на края обрыва на горе – место, куда приходят звери, чтобы ветер унес комаров. По этой тропинке мы и поднимались на склоны горы. И с каждым нашим шагом, криогений уходил вниз, появлялся венд, а кембрий спрятался где-то на вершине среди деревьев.

Здесь мы искали Palaeopascichnus, что в юдомской свите. Останки или следы неизвестно чего. О них я писал в прошлом году, поэтому не буду вдаваться в подробности. Скажу лишь одно – их было очень много. Недавно появилось мнение, что Palaeopascichnus близкий организм к современным слизевикам, но чего-то конкретного пока еще слишком мало. Чтобы набрать удачных образцов мы и прибыли сюда.

Эдиакарский период – упорно хранит свои секреты. Гора пылила, кидалась камнями, но мы все ближе знакомились с ней. Интересно, как быстро человек привыкает ко всему. Сначала гора казалось крутой и опасной – руки то и дело хватались за камни. Но вскоре, она стала родной и приветливой. И стало возможным почти бегать по склонам. Острые осколки криогеновых отложений уже не ранили рук, массивные доломиты венда крепко держали нас на себе, а кембрий все так же прятался в лесу.

Шли дни, дожди чередовались прекрасными солнечными днями, Palaeopascichnus набралось столько, что пришлось оставить множество пластин с отпечатками. То тут, то там в скалах обнажались столбы строматолитов. Стоило большого труда отколоть кусок от этих чудных образований. Крепких, как бетон. Большие желваки строматолитов формировались более мелкими образованиями столбиков. Как и Palaeopascichnus строматолиты попадались всюду.

Каждый вечер острова, словно микроконтиненты погружались во мрак, и на лес спускалась ночь.

Пришла пора отплывать. И этот день, один из запоминающихся дней моей жизни.

Коричневая река несла нас прочь от горы Нууччалаах. Три полосы горы уходили куда-то под землю. Она шумела волнами реки, прощаясь с нами, и я прощался с ней, ведь вижу ее, скорее всего, я в последний раз.

Но дорога севера – река, несла нас прочь. Туда, где встретил я Серебренного Жука.

Когда молодой, красивый и гениальный Джон Леннон создал группу Silver Beatles он не догадывался, что на свете существует место Серебренного Жука. Оно не в туманной Англии и не на нежном берегу Калифорнии, а в холодной Якутии…

По берегам тянулись опасные козырьки из земли и льда. В вечной мерзлоте почва не успевает за лето оттаять, как следует. Так образуются навесы там, где землю еще держит лед. Она платформой висит над водой и деревья, стоящие на ней обречены.

На второй день сплава нам повстречалось чудовище. Если бы с нами плыли шотландцы, то они непременно опознали бы в нем товарища своего Лох-Несса. И скорее всего дали бы ему соответствующее имя. По шотландски - Юдомо–Майское чудовище. А по-нашему – бревно.

Обогнав чудовище, мы пристали к берегу.
Берег, как берег. Осока и грязь. Но то была настоящая поляна. После тайги на холме, место казалось необыкновенным. Зачем нам Мальдивы? Там я вспомнил про Дениса, Назира, Тимура и Гришу – геологов, кто стоял чуть ниже по течению реки, я обещал, что напишу о них.

Река прорезала высокие берега в среднекембрийских отложениях. Там сланец чередовался с известняком, известняк с глиной, железистый колчедан кубиками торчал из породы. А над кембрием корявые пальцы мертвецов. Тайга сгорела пару лет назад и теперь только начинала оправляться от пожара.

В первый же день, на глаза попался слой с агностидами. Черные и плоски, в сланце. Сланец крошился в руках и прождавшие миллионы лет отпечатки навсегда исчезали. Как и каждую весну с водами реки. Я помню, капитан лодки признавался: «когда-то тут находили «большую каменную бабочку». Где она летает теперь?

Однажды, в лагерь приплыла женщина. Ее молодой сын сидел у мотора и правил ходом лодки. В тайге хороший тон, останавливаться и разговаривать, пить чай и долго прощаться. Глотнув чайку, она сказала между делом: «Убила в этом году уже 2 медведей. Ходят через мой участок». А как еще жить в лесу? Здесь все предельно просто. На тропинке в тайге лежала стопа лося. Ее отрубают, не берут с собой, мяса в ней нет, а вес имеет. Здесь все предельно просто.

В тот день, когда река начала отступать, я повстречал Серебренного Жука.

Несколько дней я уже колотил породу, как вдруг… Камень раскололся под ударом молотка. И перед глазами предстал помятый панцирь трилобита. Он блестел. Блестел серебренными пятнами на солнце. Почти драгоценный трилобит.

В первую минуту я не поверил глазам своим. Такое бывает? Нет, я конечно слышал, что тут должны быть пиритизированные свернутые агностиды, красивые золотистые шарики, которые выкатываются на ладонь из камней, но чтоб вот так!

Конечно, это не серебро, а галенит. Все мы знаем, как блестит расплавленный свинец. В процессе минерализации галенит распространился по неоднородным покровам панциря и окрасил оболочку трилобита блестящими пятнами. И я удвоил свои усилия. Агностиды? Ну нет!

Оставшиеся дни холмики перебитой породы росли. Мне попадались мельчайшие полностью посеребренные личинки трилобитов. Я их успешно потерял. Можно было передохнуть и вцепившись руками в сланец в воде, поплавать в ледяной реке. Чтобы молоток бодрее держала рука, чтобы глаза острее смотрели на камень. Целый серебряный трилобит скрывался от меня. Но я твердо знал, что он есть. Ведь я уже нашел полностью серебряный некогда отпечаток тела трилобита. Жаль, но он посинел от времени и уже не сверкал, так красиво.

По многочисленным осколкам трилобитов с галенитовым напылением молоток шел, как по следам. Казалось, еще чуть-чуть и приз будет наш. Дожди прекратились, комары исчезли, казалось все наладилось. Но увы. Как жаль, что в основном попадались лишь серебряные цефалоны и пигидии.

А тем временем… Дни безжалостно съедало время.
Мы уже плыли в лодке дальше. И чем дальше несли нас волны от этого обнажения, тем сильнее звал серебряный жук. Я знал, что он хотел сказать мне. Самое страшное и глупое, что можно представить – прожить жизнь так и не почувствовав мира. Прожить, так ничего и не увидев из прекрасного многообразия Земли. Поэтому я вижу перед собой острова, за ними стены деревьев, и где-то далеко - холмы, они поднимаются и опускаются, превращая горизонт в волны голубого шелка.

Возраст окаменелости: Палеозой, Протерозой (неопротерозой) , Эдиакарский (вендский) период, Кембрий Место находки: Россия, Якутия Тип окаменелости: Беспозвоночные, Членистоногие, Трилобиты