- Б…лин…
Нехорошо с нецензурных выражений начинать рассказ, но именно с них началась высадка на берег. Светило солнце и лес шумел, моторная лодка остановилась и вот он берег.
Но вместе с берегом пришла необычная боль и жжение. Но обо всем по порядку.
Что-то около 600 млн. лет назад и что-то около 1000 км. севернее и можно набрать ладонью синей глины Эдиакария. Сожми ее в кулак, и она распадется на куски, намочи ее, и она размокнет, станет мягкой и скользкой. Но прежде, как всегда дорога, а вместе с ней и череда лиц, транспорта и бесед с незнакомыми людьми. Эти люди – украшение всякого путешествия.

Санкт-Петербург- такси - Самолет-Архангельск – такси - уазик «буханка»-вездеход «Урал»- Жигули - моторная лодка - вторая моторная лодка -Стоп- лодка на веслах «Шторм»- моторная лодка - вездеход «Урал» - газелька – самолет - Санкт-Петербург. Именно такой круг транспорта потребовалось пройти, чтобы прикоснуться к частичке мира Эдиакария и вернуться с наградой.
Самолет взлетел и сел незаметно - всего лишь час лету из СПб до Архангельска. Из Архангельска через Северодвинск вела асфальтированная дорога километров около 100, свернув с которой, колеса «буханки» затряслись по грунтовому и пыльному пути. Встречные машины поднимали пыль, и косые лучи солнца сразу прорисовывались в воздухе салона душного автомобиля. Для кого-то лето Египет и Турция, а для кого – незнакомые города и нос, забитый северной пылью. Как обычно, наличие счастья осознаешь после его потери.
Так случилось и в этот раз. Еще один поворот и невольно вырвались слова: «что это?»

Впереди на месте дороги простиралась широкая полоса измятой, вздымающейся, сырой, где-то потрескавшейся на солнце грязи и глины. Прорезанная в «этом» глубокая колея от автомобильных шин оплывала грязью, местами ныряя в лужи и рытвины. И чем дальше поднимался взор по «дороге» из весенне-осеннего субстрата, с тем одновременно становилось меньше счастья в душе, и больше уныние от альтернативы обратной дороги в Архангельск.
«Буханка» завязла в грязи метров через 400 и мы вышли из автомобиля. Методом раскачки уазик был освобожден из грязевого плена и, перепрыгивая с кочки на кочку, мы двинулись вперед на разведку. Через километр, понимая, что дальнейший путь на «буханке» попросту невозможен, мы совершенно неожиданно увидели пожарную машину. В первое мгновение казалось – она застряла, но, подойдя ближе, убедились, что «пожарка» просто стоит.
В салоне сидело двое. Завязался разговор.

Пожарным требовалось провести работы по вырубке просеки, но проехать по этой дороге дальше, чем на 1,5 километра они не решились и собирались ехать обратно. Казалось бы, деревня так близко, но глядя на непролазный путь, становилось понятно, что расстояние в России вещь относительная. И гораздо быстрее можно перелететь из одного города в другой, чем преодолеть мельчайшую часть пути по бездорожью.
Надежды добраться до деревни по ту сторону дороги – рушились на глазах. Это уже там, за дорогой из грязи нас ждало море и река с берегами из обнажений глин Эдиакарского периода. Но реальность говорила, что эти 20 километров сейчас – не ближе, чем луна для подводника.
Невеселые мы двинулись назад. День обещал закончиться в неожиданном месте. Только вот вопрос, в каком? Но впереди ждал сюрприз – как только пожарная машина скрылась за холмом, навстречу выехал солдатский «Урал». Одинокий, как луноход он уверенно прорезал себе путь в вязкой грязи. В его кузове стоял ВАЗ 2105, в котором сидел парень и что есть силы давил на тормоз, дабы машина не скатывалась назад, пока ее везут вперед. «Урал» прорычал и остановился. Солдат за рулем по имени Петр согласился довезти нас до деревни. Мы покидали вещи в кузов, которые разместили между бортом «Урала» и красной «пятеркой», взобрались на борт и, держась всеми руками, поехали вперед. Хоть Жигули и были привязаны и укреплены, все же приходилось смотреть вниз, чтобы случайно, не сорвавшись на очередной кочке, ухабе, склоне или спуске машина не наехала на ноги.

Мало сказать, что в дороге трясло – дорога была проверкой на истинность эволюции. Осталось ли в нас что-то от цепкости обезьян. В конце дороги выяснилось – осталось-таки. Дарвин был бы рад.
Мы сошли в деревне, а солдаты поехали разгружать «пятерку». День клонился к вечеру. Предстояло еще добраться до моря, затем доплыть до реки и подняться по ней вверх на несколько километров.
В ближайшем доме в огороде ковырялся селянин. Взяв у него телефон местных предприимчивых товарищей, мы тут же договорились о дальнейшей дороге. Фраза «из Питера» действовало, как заклинание и на первых порах увеличивало ценники, а на дальнейших – подкрепленных рассказами и шутками, уменьшало.

Нас довезли до берега Белого моря. Оно шумело, пахло тухлыми водорослями, а его берег был покрыт серыми, просоленными бревнами, ветками, мертвыми морскими звездами и крабами. Местный житель, доставивший нас до моря, разговорился и признался, что нашел когда-то огромный кусок янтаря размером и формой с яйцо. И спрашивал-спрашивал, сколько же он может стоить. «Как новый автомобиль», наугад ответили. Чем немного расстроили его, так как он имел неосторожность потерять это заветное «золотое яичко». Спустя неделю, он нашел его и показал нам, когда вез обратно. Это оказался кусок оплавленной желтой пластмассы. Так на берегу разговаривая о геологии-палеонтологии, мы ждали катер, который плыл за нами из деревни, расположенной у устья реки «Икс»*
Через полтора часа прибыл катер. Начинался отлив. Мы бросили сумки и рюкзаки в моторку, попрощались с местным жителем, поплыли куда-то за утес на Западе.

Всегда интересно наблюдать, как меняется стиль жизни от места к месту. Тем, кто привык к высоким домам, вездесущим поездам и автомобилям, всегда странно наблюдать, когда нормой жизни для человека является нечто иное: лодки и море; когда плывущие катера обгоняют друг друга, а под тобой вода, и она же еще по трем сторонам света; когда дорога проложена сквозь сосновый лес, вдруг приводит к бушующему серому морю. А взгляды местных жителей - отдельная история.

Брызги летели, и через некоторое время море прорезал песчаный мыс, который оказался совсем не островом, а частью суши, отделившим море от реки. На нем находилась деревня. Эта деревня, лишенная электричества, пустовала. Лишь летом ее заселяют рыбаки и городские отдыхающие. Наш капитан пригласил к себе на ночлег, так как двигаться вверх по реке уже было поздно – ежедневный отлив обезводил реку и сделал ее непроходимой для моторных судов.

Так впервые в жизни я ночевал в доме с видом на море. И надо сказать, вид был прекрасен. Около шести утра меня разбудила хозяйская собака, требующая «носового глаженья», и мы засобирались в путь.

Мы погрузили поклажу во вторую лодку и поплыли вверх по реке. Вглядываясь в воду, я иногда видел камни на дне, и действительно, несложно было представить, как сильно мелеет «река Х» в отлив. Лодка виляла, оплывая мели и расставленные сети. Море скрылось за поворотом и сразу стало теплее. Запахло вендом.
Через несколько километров мы причалили к берегу напротив голубых отложений Эдиакария и я сошел на берег. Ничего не предвещало интересной высадки, как вдруг ступню пронзила непонятная жгущая боль. Чувство было такое, словно в нее вонзился осколок стекла, но жжение, говорило, что мое предположение не верно. Я плюхнулся на землю и стал расшнуровывать берцы. Берцы! Солдатские уставные берцы высокие и плотные, зашнурованные крепко накрепко. На ступне расплывалось красное пятно. Я потряс ботинком и от туда выпала полуконтуженная оса. Больше всего меня и смеющихся попутчиков поразило, как она могла вообще попасть туда. Жжение стихло через пару минут, а к вечеру совсем прекратилось. Первый день встречи с вендом начался.

Цель моего напарника – поиск следов и трубок. Моя – попытка отыскать хоть тень проартикулят. Некогда здесь находили причудливых и непонятных Онег, но ту линзу уже давно выработали, поэтому шансы найти что-то похожее практически были равны нулю. Склоны возвышались на несколько десятков метров по правому берегу реки и становились особенно голубыми в лучах заходящего солнца. Белые ночи уже начались, но именно на закате солнце падало на грязевую осыпь, и она становилась «благородной».
В первый день в осыпи удалось обнаружить ленты Palaeopascichnus и цепочки Orbisiana, сохранившиеся на подошве алевролита и относящихся к роду палеопасцихнид. Что Palaeopascichnus, что Orbisiana, вероятно являются останками организмов, но не как предполагалось ранее, следами и фекальными пеллетами, соответственно.

Некогда следовые дорожки Palaeopascichnus, ныне рассматриваемые как близкие к ксенофифорам, представляют собой отпечатки прижатых друг к другу продолговатых блюдец - многокамерных раковин протистов. Отсутствие четко выраженных изгибов с точками поворота, постепенное увеличение камер, явление ветвления, наличие внутри камер полостей, так же, формы и размеры раковин, неравномерность роста, и другие признаки относят некогда признаваемые ихнофоссилиями Palaeopascichnus к живым организмам. Однако было бы сложно отнести их ксенофифорам, живущим на глубинах более 500 метров, из-за места обитания палеопасцихнусов. Их жизнь протекала в зоне мелководья глубиной до нескольких десятков метров. С этой проблемой помогло помочь наглядное сравнение с другими группами организмов, например брахиоподами, изменившие глубины обитания в процессе эволюции.

Что касается Orbisiana, то они были представлены 2-мя типовыми видами Orbisiana simplex и Orbisiana reticulata. В первом случае – это двуядерные, иногда ветвящиеся цепочки округлых агрегатов, размером до 1 мм, во втором - покровные скопления таких же круглых агрегатов.

Уникальность данных организмов, помимо принадлежности к Эдиакарскому периоду, заключается в их образе жизни. Вероятнее всего они обитали непосредственно под микробным матом в грунте и являлись частью их биоценоза. Этим обусловлена и форма сохранности этих организмов и их прижизненное горизонтальное положение.
На следующий день берега «реки Х» принесли подарки в виде находок частей петалонам шишковидной Onegia nenoxa и трубок червей Nenoxites curvus. Удивительное дело держать в руках организм возрастом 570 млн. лет. Никакой человеческий разум не способен понять таких временных промежутков. Время, сквозь которое до нас дошли подобные окаменелости – потрясает даже своей тенью, даже попыткой начать думать об этом. Сколько изменений претерпела Земля, а эти отпечатки сохранились, не исчезли, уцелели. Одно это не может перестать радовать. Лишь кинь взор на эпохи другого мира и перед глазами предстает совершенно фантастическая картина. Надо лишь увидеть ее, ведь коснуться ее следа ничего не мешает.

Останки Онегии или Птерединиума (Pteridinium nenoxa) всегда находят неполными. Есть предположение, что тело Онегии, крепящегося в прижизненном положении ко дну бывало подхвачено потоками воды. И в зависимости от длительности переноса потоком, проникновения внутрь тела осадка, создавались те или иные характерные виды отпечатков. Если тело погибало под осадком неповрежденным – след становился похожим на мешковидный отпечаток без четких отличительных черт. Если же, осадок проникал внутрь, а поток влек за собой Онегию сравнительно не долго, то получался наиболее четкий отпечаток лопастей животного. В случае длительного переноса – тело распадалось на более мелкие составные части.

Дни проносились, лось ворчал на нас из леса, комары хотели любви, утки крякали, жабы квакали, солнце не исчезало, а голубые глины радовали своей красотой. Эта красота была обманчива, как часто бывает в жизни людей, так часто бывает и в природе. Подойди к ней, к этому склону, и тут же увидишь, как склон превращается из прекрасного голубого покрывала в изъеденную водой корку.

В один прекрасный день удалось обнаружить замечательный экземпляр трубки Nenoxites и двухсантиметровый трибрахидиум (Tribrachidium). Правда, он оказался несколько окисленный, но эта находка – редкость для этого места. На море начинался шторм, комары встревоженные ливнем и громом, наполнили лес унылой музыкой полной отчаянного желания выпить. Рокот волн слышался за много километров от самого моря. Он разносился над лесом бесконечным шумом, а посеревшее небо, словно отражение, отвечало громом.

Трубки червей Nenoxites выглядят, как темные полосы с чем-то вроде насечек. Есть предположение, что в прижизненном положении червь неподвижно обитал в трубке под микробным матом или полностью его скрывавшим осадком, и питался сероводородом, который впитывал через покровы тела. Над донною поверхностью торчал конус с ветвящимися щупальцами, поглощающими кислород из воды. В настоящее время попытка как-то связанно интерпретировать Nenoxites еще ведутся, но первые шаги уже сделаны. Порой, скрытая в грунте трубка достигала почти сантиметровой толщины и пары десятков сантиметров в длину. По всей видимости, червь был охоч до сероводорода.

Каждый год река и льды срезают, стачивают склоны и осыпи этого замечательного обнажения, навсегда унося и разъедая свидетельства жизни, открывшей для нас самые первые попытки природы утвердиться в контроле над Землей. Несколько сотен метров голубых глин – вот и все что осталось от безграничного мира первых животных на планете Земля. Пусть они не оставили после себя потомков, но они первыми оставили отчетливый след своей попытки выжить в мире, который еще не знал подобной организации жизни.
Шли дни, находки пополнялись, и во второй день шторма на Белом море настало время уезжать. Воды в реке наполнились приливом, а мы неслись на лодке в гости к уже знакомому нам жителю деревни. Там нас ждала баня, холодные и соленые воды моря по голому заду, и вечер полный палеонтологических рассказов и бесед о политике.
И с этим заканчивается эта история.

___________________________________________________________________
Река Икс *- секретная-секретная река)

Иллюстрации Onegia nenoxa и Tribrachidium - Андрей Антонов.
Фото Tribrachidium и Palaeopascichnus – Алексей Наговицын.

Возраст окаменелости: Протерозой (неопротерозой) , Эдиакарский (вендский) период Место находки: Россия, Архангельская область Тип окаменелости: Беспозвоночные, Ихнофоссилии, Простейшие